Родился в 1913 г. в с. Нагорном Янчихинской волости Никольск-Уссурийского уезда Приморской области Приамурского края.

Осенью 1937 г. родители депортированы в Чиилийский район Южно-Казахстанской (с 1938 г. — Кзыл-Ординской) области Казахской ССР. До войны — студент исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, проживал в общежитии на ул. Стромынка.

Зачислен добровольцем в ряды РККА Московским ГВК 1 ноября 1941 г.

Красноармеец.

Пропал без вести в 1942 г.

Заявление военному комиссару Москворецкого района г. Москвы о розыске отца Бориса Ивановича Ана

20 октября 1954 г.

Письмо военного комиссара Московорецкого района г. Москвы начальнику отдела по персональному учету потерь сержантов и солдат Советской Армии о розыске Бориса Ивановича Ана

2 декабря 1954 г.

 

Имя Б.И. Ана упоминается на мемориальной доске в здании МГУ им. М.В. Ломоносова (г. Москва).

Источники:

1. [Материалы Москворецкого РВК г. Москвы о розыске Б.И. Ана дочерью Нелли Ан. 1954 г.] // ЦАМО РФ. Ф. 58. Оп. 977528. Д. Л. 394-397.

 

Литература:

1. Ян Вон Сик. Далёкое-близкое // Корё ильбо. 2005. 8-24 апр., 6–20 мая.
2. Московский университет в Великой Отечественной войне. 2-е изд. М., 1985. С. 318.

 

Ян Вон Сик

Далёкое—близкое

Художественно-документальная повесть

 

Участникам Великой Отечественной посвящается

 

Когда отмечалось 40-летие победы над фашистской Германией, в нашу редакцию (в то время «Ленин кичи») поступила любопытная статья, написанная коренной москвичкой Екатериной Цой. Автор сообщала, что в предвоенные годы уже десятки корейцев, которые обучались в разных вузах Москвы, ежегодно, хотя бы раз, встречались и проводили вместе вечера.

Один из таких вечеров состоялся в марте 1941 года. Он стал последним. Спустя месяцы началась война, и многие студенты ушли на фронт или в трудармию. Но вернулись не все. Свидетельство тому — мемориальная доска, установленная в фойе механико-математического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, где среди имен павших есть корейское — Геннадий Васильевич Хан. Возможно, на мемориальных досках, которые есть и на остальных факультетах МГУ или в других вузах Москвы, тоже высечены корейские имена.

К сожалению, эта статья на русском языке не сохранилась до наших дней и не была опубликована. Ведь «Ленин кичи» издавалась только на корейском языке. Но, думаю, не это явилось причиной того, что статья не увидела свет. В ней затрагивались события 1937 года и тот факт, что корейцы были освобождены от воинской обязанности и не призывались на фронт.

Тогда, в начале 1985 года, еще полностью сохранялся советский режим в публицистике. Когда отмечалось 50-летие победы, я попытался написать хотя бы маленький рассказ или киносценарий на основании этой статьи, но не довел до конца. Однако идея не покидала меня, тем более что московская студенческая жизнь мне очень близка. Я жил одно время в старом общежитии МГУ, что на Стромынке, и о войне знаю не понаслышке. Тема войны и судьбы людей военных лихолетий всегда волновали меня.

На всякий случай я переписал все имена и титулы, о которых говорилось в статье, в свою записную книжку.

Екатерину Цой знаю хорошо: она кандидат филологических наук, много писала о жизни известного всем нам корейского писателя — родоначальника советско-корейской литературы Тё Мен Хи. Ее статья и легла в основу данной художественно-документальной повести, где она фигурирует как Елена.

 

Ян Вон Сик, член Союза писателей Казахстана, член «Пенклуба»

 

Живы в памяти нашей

8 марта 1941 года в одном из домов собрались около деся­ти молодых корейцев — вы­пускников того года из разных вузов Москвы.

Повод был удобным — отме­чали Международный женский день. В то предвоенное вре­мя собираться более чем трем корейцам в одном месте было небезопасно.

Как обычно, собрали энную сумму, купили продукты, спир­тные напитки и скромные по­дарки девушкам, а девушки готовили корейские блюда, по которым все за год успели со­скучиться. Почти каждый па­рень имел один-единственный костюм, который служил ему и в будни и в праздники, с той лишь разницей, что в празд­ничные дни брюки «выглажи­вали» еще накануне: их чуть смачивали и аккуратно раскладывали под матрас. Что касается женской полови­ны, то девушки есть девушки: надевали лучшие платья, пус­кали в ход нехитрую косметику, дешевенькие духи и на глазах расцветали.

Когда все сели за обеденный стол, праздничное торжество открыл Сергей Ким. От имени мужчин он сердечно поздравил очарователь­ных, добрых и ласковых девушек с Международ­ным женским днем 8 Мар­та, пожелал им большого счастья, любви, здоровья. Затем пожелал собрав­шимся успешно завер­шить учебу, получить дипломы, что и будет для каждого путевкой в жизнь, идти в ногу со вре­менем, осуществить свои мечты и, конечно же, быть счастливыми. А в завершение сказал:

— Официальная часть закон­чена, теперь перейдем к ве­селой части нашего вечера. Давайте сначала поедим, а то мы уже изрядно проголода­лись. Есть же корейская по­словица: «Как бы прекрасны не были горы Кымгансан, можно любоваться ими лишь в состоянии сытости». Тогда же избрали и тамаду. Им едино­гласно стал Борис Ан.

Сергей шутливо объявил ре­зультат прямого и открытого голосования:

— По воле трудящихся вакантную должность «предводите­ля вечера» занимает историк по имени Борис, сроком на 4 часа, то есть до истечения 24.00 сего марта 8-го дня. (Смех, апло­дисменты). Ну, дружище, веди, пожалуйста, наш вечер толь­ко по курсу веселья, — напомнил Сергей. И Борис взял бразды правления в свои руки. Поначалу все вдоволь насладились национальной кухней, потом вволю нагово­рились на родном ко­рейском и веселились допоздна. По инициа­тиве тамады каждый на том памятном вечере должен был показать хотя бы один корон­ный номер. «Ну, — об­ратился Борис, — кто начнет?»

— Можно? — спроси­ла Нина.

Она спела корейскую шуточную песню, все дружно засмеялись и зааплодировали. Следующий, выпуск­ник авиационного института Алексей Ким, испол­нил корейскую народную пес­ню «Нонг Бу га». Сильный, приятного тембра голос взволновал всех, ему подпе­вали, просили спеть еще что-нибудь.

— Гена, а ты что хранишь мол­чание, тебе невесело? — об­ратился Борис к сидевшему в углу юноше

— Почему невесело… — смущенно ответил Гена, вы­пускник МГУ, — просто у меня нет никакого таланта в пении.

—  Неправда! Я знаю, ты пре­красно можешь свистеть соло­вьем, жаворонком.

—  Давай, Гена, не робей! Здесь все свои, — сказал кто-то с места.

— Ладно, только строго не судите меня, если не так полу­чится. В деревушке, где я жил в дет­стве, день начинался и кончал­ся одним и тем же монотон­ным пением кукушки. Но сколько в этой монотонности было оттенков!

И Гена очень похоже ее изобразил.

— Скажи, Гена, какую гармонию ты находишь в своих математических формулах? — спрашивает кто-то.

— В математике такая же гармония, как и в природе.

— Ты молодец, Гена! Надеемся, ты непременно станешь корейским Лобачевским, — сказал Борис.

Все с симпатией смотрят на смущенного Геннадия.

— Среди нас присутствует единственный человек в военной форме. Это слушатель военной Академии связи Григорий Ким. Дадим ему слово, — предложил Борис.

— Спасибо, друзья! — улыбнулся Григорий и вдруг, посерьезнев, сказал: «Мы живем в тревожное время. В Европе фашисты хотят установить новый порядок. На востоке японские милитаристы вынашивают мысль о распространении «сферы взаимного процветания великой восточной Азии». Это такой же сумасбродный план, как и «новый порядок в Европе». Оба «порядка» предусматривают раздел территории Советского Союза по линии Урала, с востока и запада. Ради осуществления этих целей фашисты уже давно готовятся к войне. Они могут напасть на нас внезапно. Советский народ должен быть начеку. Однако у нас, корейских студентов, есть серьезный пробел. Мы, депортированные с Дальнего Востока в 1937 году, оказались неохваченными военно-строевой подготовкой, т.е. отстранены от службы в армии. Но это не значит, что мы должны оставаться равнодушными к событиям в мире.

Все близко к сердцу приняли эти слова. Мужская молодежь высказывала готовность освоить военное дело. Девушки с гордостью говорили об учебе на курсах медсестер.

— Я прочту одно патриотическое стихотворение, написанное советским корейским поэтом Тё Мен Хи, —      вдруг предложила Лена и прочитала его на корейском языке, вызвав общий восторг.

— Друзья, я спою вам корейскую народную песню «Доради», — взяла инициативу в свои руки Дуся Хан из с/х Академии им. Тимирязева и исполнила ее вдохновенно, ярко.

Заиграла музыка, все захотели танцевать. Нину пригласил на танец Геннадий Хан. Нина, покраснев, ответила: «Я не умею танцевать вальс. — Потом, лукаво посмотрев на Гену, добавила: — Лишь немного лезгинку». Гена, ласково посмотрев ей в глаза, спросил: «Куда вы получили назначение?»

— У меня есть угол в Москве, поэтому комиссия по распределению сочла возможным оставить меня здесь. А вы, Геннадий?

— Пока намечается Алма-Ата. Там живут мать с отцом, сестры. Меня приглашали в аспирантуру, но хочу работать.

Музыка закончилась… Девушки заспорили, что ставить: танго или модный фокстрот, а Гена вдруг крикнул: «Лезгинку! Лезгинку!» С веселой хрипотой заиграл патефон осетинскую лезгинку. Стройная Нина плавно понеслась по комнате. Гена и другие юноши хлопали в ладони, а потом тоже включились в танец. Гена по-осетински, на носках, пошел вокруг Нины, стараясь не терять ее смеющихся глаз. Но кончился танец, и восхищенный Гена сказал: — Оказывается, вы любого горца можете переплясать, вы что, на Кавказе были?

— Нет, только собираюсь. После института месяц можно отдыхать. Хочу поехать на Кавказ. Там, говорят, красота… Слышала, есть экскурсии по Военно-грузинской дороге… А потом хорошо бы к морю… А вы, Геннадий, не хотите на юг?

— Конечно, хочу! Мы с ребятами договорились съездить в Крым после института. У моего друга там тетя живет. Нам обещали сарай, так что проблем с жильем не будет… Там утром чайки кричат. А я люблю чаек. Я же около Владивостока у моря вырос. Нина, а может, вы с нами в Крым поедете?

— С вами? А девушки едут?

— Да. Четверо парней и две девушки. Мы все дружим.

— Ну, тогда я поехала бы…

Из кухни пришла Ден Хи и пригласила всех на чай!

Возбужденная, раскрасневшаяся после танцев молодежь шумно задвигала стульями.

— Чай подают, значит, скоро финиш…

— Через несколько минут кончится наш вечер, а через несколько месяцев — наша студенческая жизнь.

— Куда ты, Петя, едешь? — обратился к соседу Алексей.

— В Киргизию, в город Фрунзе, работать экономистом, а ты?

— Предлагают в Сибирь — берут на авиационный завод, в конструкторское бюро, — отвечает Леша. — А тебя, Гена?

— В Алма-Ату, преподавать математику в университете.

— Это хорошо. А я поеду в Узбекистан работать на опытной станции селекционером по рису, — подала голос Дуся.

— Лена, а ты в какие края?

— В Сталинград.

— А я в Кызыл-Орду, учителем, — говорит Михаил.

— Ты отказался от аспирантуры?

— Да. Мне совестно мучить жену и ребенка. И так они, бедные, жили без меня уже 5 лет. Могу ли я оставить их еще на 3 года…

— В общем ясно, мы будем трудиться от Москвы до самых до окраин, — улыбнувшись, заметил Борис.

— Есть предложение: через 3 года опять собраться, — радостно объявила Нина.

Все закричали: «Обязательно соберемся!»

— Боюсь, за 3 года мы еще не успеем расправить свои крылья — промолвила Лена. — Давайте соберемся через 5 лет.

Все опять хором поддержали. Но последовало еще одно предложение: встретиться сразу после получения дипломов, перед тем, как разъехаться из Москвы.

— Дипломы нам дадут не позже 20-22-го, значит, уже 23-24 июня будем свободны. И соберемся, — прощаясь сказала Дуся. — Ждите открытки с приглашением.

Но встрече уже не суждено было быть. 22 июня гитлеровские войска перешли западную границу Советского Союза.

 

Добровольцы

В конце июня 1941 года у ог­рады старого здания МГУ на Моховой улице встретились Геннадий Хан и Борис Ан. В ворота торопливо входили молодые люди: в университет­ском комитете комсомола шла запись добровольцев на фронт. Из репродуктора, уста­новленного на фонарном стол­бе, раздавалась мощная мело­дия «Священной войны».

— Здравствуй, Борис!

— Привет, Гена! Ну что, куда тебя записали? Когда отправ­ка на фронт? — взволнованно спрашивал Борис.

— Еще неизвестно. Пока со­ставляются списки доброволь­цев для военкомата. Надо ждать повестку. Говорят, мате­матиков отправляют в авиацию или в артиллерию, — ответил Гена.

— Как там, в комитете, много народу?

— Очень много, пришлось ждать почти три часа. У тебя получится съездить домой?

— Наверное, не придется. Очень хочется повидаться с се­мьей, я уже почти 2 года не видел их. Малыш растет без меня, встретимся — не узна­ет… Что делает война! — с го­речью махнул рукой Борис.

— У нас в группе даже девуш­ки на фронт просятся. Идут тя­желые бои, наши пока отсту­пают. Очень нужны медсестры и санитарки.

— Да, сейчас на фронте труд­но … Ну ладно, Геннадий. Поспешу и я, а то буду пос­ледним…

Гена смотрел в задумчи­вости на башни Кремля и тут увидел идущую со стороны Красной площа­ди Нину.

— Здравствуйте, Нина, куда вы?

— Должна встретиться с подругой. Сказала, пойдет сегодня в комитет про­ситься на фронт. Обещала подождать меня у крыльца, — и добавила, — а я уже записалась у себя в инсти­туте. А вы, Геннадий?

— Я тоже, сейчас говорил с Борисом, трудно ему.

— Нас так не ждут, а по Бо­рису жена, небось, истоско­валась…

Со стороны улицы Герцена по­казалась Елена.

— Здравствуйте! — и посе­товала: — Как нарочно, месяц назад в нашем институте ра­ботала медкомиссия, некото­рых освободили от физкуль­туры, меня тоже. А теперь в армию не записывают.

— Ты думаешь, в поликлини­ке дадут справку, что тебе можно воевать? С твоим-то сердцем! — воскликнула Нина.

— Но я хочу хотя бы в госпи­таль: смогу же я за ранеными ухаживать, хоть бинты стирать, хоть горшки выносить.

— Тоже придумала, горшки таскать с высшим образовани­ем, да еще больная. Сейчас везде дел много… Кто же будет в тылу работать? Кому го­товить оружие, снаряжение, кто солдат кормить будет? — не скрывая своих эмоций, го­ворила Нина.

— Она права. Тебе и здесь дело найдется, — поддержал Гена.

— Лучше ты нам почаще пиши на фронт о наших род­ных, этим ты очень нам помо­жешь, — успокаивала Нина.

— Ладно, — согласилась Еле­на. — Вижу, моя затея беспо­лезна. — Я сейчас из окна трамвая наблюдала: Большой театр замаскирован, превра­тился в какой-то лес. Музей Ленина, Исторический музей, — словно холмы, звезды на башнях Кремля укрыли полот­нищами. По Красной площади везли дирижабль. Мавзолей завалили мешками, досками… А видели, какие лица у людей? В трамвае не слышно разго­воров…

— Гитлер проклятый, мало ему, на нас полез…

— К зиме вряд ли успе­ют выгнать гадов…— бес­покойно промолвил Гена. — Еще кто-то из наших идет. А, это Михаил, — уди­вился Гена и спросил:

— Что-нибудь случи­лось? Ты на себя не по­хож…

— У нас записали всю группу, а мне отказали. Наверное, из-за того, что я кореец, а может быть, из-за брата. Он только окончил химический ин­ститут и пропал без вес­ти. Где сейчас — не знаю. Я об этом рассказал в комитете, не имел права скрывать! Вот меня и по­просили подождать, — мрачно ответил Михаил.

— Не отчаивайся, и до тебя оче­редь дойдет… Вот, возвращает­ся Борис. Ну, записали тебя?

— Да, все в порядке.

— Что же мы все о войне. Де­вушки, давайте устроим «пир на весь мир», как договарива­лись! — радостно воскликнул Гена.

— Мне бы твой оптимизм, — улыбаясь, сказала Нина.

— Мы же можем расстаться надолго, надо посидеть на до­рожку. Если надумаете, сооб­щите нам: Стромынка, обще­житие МГУ. Мы будем ждать, —  продолжал Гена.

— Боюсь, не успеем, — мрачно заметила Лена. — У нас в институте не было даже выпускного вечера. Только танцы — 30 минут после вру­чения дипломов. Музыка игра­ет, а мы стоим вдоль стен… Никто не танцует. Наш дирек­тор подходил к каждой выпус­книце, приглашал потанце­вать. Один он и шутил, а вид­но было, что и ему сейчас не­весело… Ни у кого не было настроения. Раньше только за­играет танго, так ноги сами ле­тели. А тут патефон как будто плакал…

— Как может быть у людей хорошее настроение, если уже с фронта поступают похорон­ки! — промолвил Михаил.

— Ну, друзья, нам пора… О встрече все-таки, девушки, подумайте, — торопливо на­помнил Гена.

— А если сейчас не успеем, то давайте найдем друг друга после войны. Хорошо? — ска­зав, Нина вопросительно по­смотрела на Гену.

— Обязательно найдем! — Гена с улыбкой подошел к Нине, взял ее за руку, крепко пожал и еще раз нежно повторил: «Обязательно найдем!»

Уже разойдясь в разные сто­роны, Нина и Гена вдруг враз остановились и оглянулись. Гена, приставив к губам ладо­ни обеих рук, закричал: «До-сви-да-ния!»

В уличном шуме его голос был еле слышен, но почему-то у Нины вдруг защемило серд­це… Ее губы невольно про­шептали: «Прощай!» Она еще долго стояла, глядя вслед уда­ляющемуся Геннадию.

 

Встреча на перекрестках войны

День выдался на редкость сол­нечный. В небе ни облачка. Вда­ли виднелся синий лес. Изредка слышались далекие артиллерий­ские раскаты. На перекрестке проселочных дорог случайно сошлись летчик Геннадий Хан и пехотинец лейтенант[1] Борис Ан. Крепко обнялись… Это было почти чудо, что из тысячи фрон­товых дорог сошлись именно эти две…

— Ты давно на фронте? — на­конец спросил Гена.

— Я же записался доброволь­цем с тобой в один день, а че­рез неделю был зачислен в на­родное ополчение и — прямо на фронт. А ты как?

— Меня сначала направили в Куйбышевское авиационное училище, где я преподавал ма­тематику. А на фронт не отпус­кали. Тогда я обратился с просьбой к маршалу Ворошило­ву. И вот я здесь с осени 1941 года, — гордо произнес Генна­дий.

Из-за леса мало-помалу нака­тился тяжелый гул бомбардировщиков… А через несколько минут над головами проплыли ненавистные самолеты с крес­тами на крыльях.

— Пойду в батальон, — зато­ропился Борис.

— Частенько эти стервятники наведываются в здешние мес­та. Думают, аэродромы бомбят, а тут построен ложный аэро­дром. А настоящий в надежном укрытии, — заметил Гена.

— Правда? Молодцы вы, летчи­ки! — обрадовался Борис. — Только почему авиация пехоту и артиллерию не прикрывает от фашистских налетов? Сейчас мы больше отступаем, чем на­ступаем, и видим столько ору­дий, разбитых авиабомбами, столько сожженной техники на дорогах. Эти стервятники нам вот где, «по горло». А с беженцами что делают! Никогда не забуду один такой налет… На проводах повис неродившийся еще ребенок… Сволочи!..

— Знаем, — Гена опустил гла­за. — Пока немцы сильнее в воздухе. Только за последние три месяца у нас, считай, три раза боевой состав полка менялся. Мальчишки. Сразу после учи­лищ… Не успевают подготовиться как следует. Врасплох застал нас Гитлер, в июне 1941-го. Аэро­дромы бомбили по списку… Сотни машин взлететь не успе­ли… Ничего, выдюжим… Россия — великая страна. Кто только не нападал на нее — шведы, тев­тоны, поляки, французы…

— Что ты мне лекции читаешь, как с кафедры? Это мы знаем, но как быть сейчас? Опять от­ступаем. Где вы, соколы наши? Зовем, ждем, а вас нет, как в воду канули.

— А нам, думаешь, легко? Лета­ем на всяком старье. Поставят на кукурузник пулемет и называют «истребителем». Фанера! Как тряпка, облитая бензином, горит! Но это уже недолго. С Урала на­чинают поступать отличные ма­шины — «мессеров», как уток, за­валивают. Только бы побольше их… Тогда покажем «асам» Ге­ринга. Немного помолчав, Гена продолжал: зато у нас летчики — народ боевой! Много наших, пос­ле математического факультета МГУ. А неподалеку — девушки. В трех километрах от нас квартиру­ет женский бомбардировочный полк. Может, знаешь, некоторых по общежитию на Стромынке? Такие тихие, скромные были. Теперь кадровикам фору дадут… Садятся на У-2, заглушают мотор и налетают ночью на немецкие аэродромы. Так бомбят, что фри­цы «муттер» позвать не успева­ют… Окрестили их «ночными ведьмами». А ты на фронте из знакомых никого не встречал?

— Видел нескольких корейцев из Москвы. Однажды задержа­лись на одной из переправ. Мы тогда несколько ночей не спа­ли, отступали с боями. Немцы мост разбили. Саперы готови­ли понтонную переправу. А связисты восстанавливали связь. Командовал ими наш Григорий Ким. Помнишь про­щальный вечер?

—  Да, помню. Я тоже москви­ча-корейца видел. Николай Ким до войны работал юристом в Сокольническом районе. У него жена и трое детей. Он в составе добровольческой ополченской дивизии с первого дня войны на фронте. Был весь в бинтах — его в госпиталь направили.

— Еще на какой-то станции встретил двух совсем молодых парней, — продолжал Борис, — из Казахстана, из Уш-Тобе вроде бы. Говорят, убежали от родителей. Три дня перед две­рью военкомата ночевали, за офицерами бегали. Им года до призывного возраста не хвата­ло… У них такое настроение, буд­то едут не на фронт, а на празд­ник, — добавил Борис

— Я их прекрасно понимаю. Они радовались, что, наконец, освободились от всех пут: от родителей, от сверстников, ко­торые задирали детей пересе­ленцев. Я рад за них. Они хо­тят драться на равных со все­ми за нашу советскую родину. Пусть не оставит их солдатское счастье! Только бы живыми к матерям вернулись. Молодые всегда под пули лезут, — го­ворит Гена.

— А ты не встречал Нину? — неожиданно спросил Борис.

— Нет, а ты видел ее, когда, где? —  с нетерпением задавал воп­росы Гена.

— Перед отправкой на фронт. Она в свой медсанбат торопи­лась. Их должны были через сутки куда-то отправлять. Успе­ли только несколькими словами перекинуться. Она о тебе спра­шивала.

— И что она сказала?

— Ты нравишься ей. Очень на­деялась еще раз встретиться до отправки на фронт, но ты же сам понимаешь, какая сейчас обста­новка в стране.

 

В полевых госпиталях

В полевом госпитале около Саратова. По узким улицам по­селка угрюмо шагали отряды солдат, истомленных боями, полуголодных, из окон госпи­таля раздавались стоны ране­ных, крики бреда. Раненый в обе ноги в боях под Куйбышевом[2], Борис попал в госпиталь, где совсем недавно стала работать Нина. Раны почти заживали, и ле­жать в палате, где размести­лись 20-30 раненых разной степени тяжести, становилось невыносимо. Когда сам был сильно болен, не замечал, не слушал, как страдают и стонут тяжелобольные. Но теперь очень не хотел оставаться ни одного дня, ни одного часа в этом аду.

— Тамара Ивановна внима­тельно осмотрела мои раны, и, возможно, меня выпишут, — сказал Борис Нине.

— Нет. Без Ивана Петровича мы никого не выписываем. Он решает и знает каждого из вас. Ты потерял много крови, тебе надо как следует поправить­ся, нельзя торопиться. Лучше скажи, как у тебя дела дома, что пишут?

— Спасибо, дома все в поряд­ке, жена работает в Казахста­не, сынишка растет. Скучают, особенно сынок. Каждый день донимает мать: «Когда папа приедет?» Пока учился, в каникулы то военные сборы, то практика. А теперь война — поговорить и то не успели как следует, — сетовал Борис. Потом полу­шутливо спросил: «Почему сейчас врачи от тебя вышли строем, как от генерала? Чуть меня не сшибли дверью?»

— Ты понимаешь, — начала Нина, — эти врачи — студенты 3-го курса мединститута. Им только по 20 лет. Прямо со сту­денческой скамьи на фронт попали. Они сейчас у операци­онных столов впервые кровь увидели — загорланили на гла­зах у раненых: «Как их резать, когда им так больно?!» Я их понимаю. Ты думаешь, я не плакала, когда впервые увиде­ла раненых? Но я была мед­сестрой. А они-то — врачи, не имеют права распускать нервы. Скальпель в неумелых руках опасней немецкого осколка. Пришлось им устроить «холодный душ». Помнишь поговор­ку «Если потерял богатство, мало потерял. Если потерял со­весть, много потерял, а если потерял мужество, значит, все потерял?» Сейчас терять му­жество — это предательство. Я здесь не только сержант медслужбы. Я комсорг и отвечаю за весь госпиталь.

—  Я вижу, ты здесь за глав­ного. Командир! У нас говорят о тебе как о добром, за­ботливом человеке. Один солдат при всех сказал: «Нина Николаевна, несмотря на то, что молоденькая, заменяет нам и добрую сестру, и не­жную невесту, и заботливую мать!» Все не дождутся, когда ты будешь дежурить. Ране­ные говорят: «Нина Николаевна по специальности инже­нер-экономист, а знает боль­ше любого врача».

— Ты уж не преувеличивай, —  возразила Нина, — я врачей заменять не могу. Если бы можно было прожить жизнь сначала, хотя бы последние несколько лет, я бы пошла в медицинский. На фронте впервые пожалела, что не ста­ла врачом, когда у меня на руках раненый умирал, а я не знала, как ему помочь…

— Нина, я сейчас сюда специ­ально пришел, чтобы расска­зать тебе наедине об одном человеке. В палате при всех не хочу.

— Что еще за секреты?

— Месяц назад на фронте встретился я с Геннадием Ха­ном. Он тоскует по тебе…

— Тоскует…, — усмехнулась Нина, — а мне даже письма не написал.

— У него же нет твоего адре­са, куда посылать письма? Мне показал целую пачку. Говорит, когда он их перечитывает, буд­то с тобой разговаривает. Почему ты не сообщила ему ад­рес? Он только и думает о тебе.

— Когда? Я же в начале июля 1941 года в составе Первой добровольческой дивизии Москвы с Киевского вокзала отправилась пря­мо на фронт, — оправдыва­лась Нина, — мы с Геннади­ем попрощаться даже не успели. Думала, он меня найдет, если захочет. А вот как ока­залось… Меня и родные не могут найти. Я напишу им из одного места, а через не­сколько дней мы переезжа­ем — за фронтом. Да и дома у меня сейчас никого нет. Мама эвакуировалась.Только одно письмо от сестры полу­чила. Подруги — кто где: одни на фронте, другие на труд-фронте…

— Я могу тебе дать адрес Ген­надия. Думаю, в ответ он сра­зу пришлет целую кипу писем. Жаль, не взял их с собой. Не думал, что у тебя буду лечить­ся.

— Он не был ранен? — оза­боченно спросила Нина

— Нет. Возмужал, даже рос­том выше стал. Подтянутый, настоящий летчик. Ас! Знаешь, Нина, он мне сказал, что толь­ко здесь, на фронте, понял, как любит тебя.

— Сказал, что любит меня? — переспросила Нина

— Да! Да! Любит! — горячо уве­рял Борис. — Как, говорит, я раньше не понял? А ведь мог­ли видеться каждый день! Пос­ле войны, если будем живы, я сразу же ей сделаю предложе­ние…

— Я тоже по нему скучаю. Правда, нам часто некогда даже думать, только бы выс­паться… — с тоской, задумчи­во ответила Нина. А сама не­вольно думала о Геннадии. Представила его «настоящего летчика, аса», как говорил Бо­рис… В дверь деликатно по­стучала Аня.

— Нина Николаевна, вас ждут трое раненых, их выписал Иван Петрович. Сейчас они уезжа­ют, хотят попрощаться.

— Позови их, Анечка. Ну, Бо­рис, извини. Теперь ты у нас ходячий, заходи. Завтра я с утра дежурю. До свидания. Борис, хромая, вышел. В дверь протиснулись два солдата и офицер.

— Мы здесь не загрязним? — извиняющимся голосом спро­сил офицер.

— Нет, нет. Я уже закончила. Заходите.

— Нина Николаевна, мы воз­вращаемся на фронт. Спасибо вам за все! Мы никогда вас не забудем! Позволите иногда вам писать?

— Обязательно пишите, — у Нины дрогнул голос, — буду рада знать, как ваши дела. Бе­регите себя. В добрый путь! Встретимся после победы! Нина пожала всем руки, пома­хала на прощанье.

 

Вечер после Победы

Накануне мая 1945 года ве­чером в квартире Елены в доме на окраине Москвы со­брались старые друзья. Тепло встретили их хозяева — Елена и Сергей Иванович. Когда все уселись за круг­лым столом, Лена начала го­ворить:

— Не верится, что мы, спус­тя годы, вновь вместе, что можем шутить, смеяться, пить вино, и не будет бомбежки, и ночью не надо готовиться к эвакуации, и наутро никто из вас, участников боев, больше не пойдет в атаку и не погибнет. Но прежде чем выпить за жизнь, давайте по­мянем тех, кто не вернулся. Погибли наши однокашники —  Борис Иванович Ан и Ген­надий Васильевич Хан, а так­же земляки-москвичи: кан­дидат филологических наук Ким Тхэхен, рабочий Гидон Ким, юрист Николай Ким, преподаватель физкультуры Александр Ким, — голос Лены от волнения пресекся.

—  Прошу всех почтить па­мять наших товарищей — павших в боях за Родину смертью храбрых.

Все встали. Минута скорбно­го молчания. В комнате ца­рит гробовая тишина, неко­торые смахивают слезы плат­ком.

—  Война кончилась, — про­должала Лена, — на днях из Берлина вернулась наша Ни­ночка. В конце июня приехал Антон Ким из Кенигсберга. Еще раньше — медсестра Галя Хан, офицер-связист Григорий Ким, студент Миха­ил Пак. В 1943 году после тяжелого ранения с фронта пришел Петр Пак. Предлагаю поднять бокалы за наших героев-фронтовиков, за их бо­евые награды!

Все пьют, вспыхивает яркий свет. Беседа становится оживленней, веселее.

— Конечно, велика роль во­инов в победе над жестоким врагом. Но мы не должны за­бывать тех, кто в тылу ковал оружие победы, днем и но­чью простаивал у станков и мартеновских печей, на себе пахал колхозные поля, — ска­зала следом за Леной Нина. Я предлагаю выпить за тру­жеников, за кормильцев на­ших!

— Нина, ты всю войну про­шла со своим медсанбатом, кого-нибудь из наших братьев-корейцев встретила на фронте? — спросил Михаил Пак.

— У нас в госпитале лежал Борис Ан, — начала рассказ Нина, — Мы с ним о многом говорили, но не думала тог­да, что вижу его в последний раз. Вылечился и снова ушел на передовую. Больше не встречала корейцев… Никог­да не забуду тех, кто умирал у меня на руках. Привезли как-то солдатика, раненного осколком в живот… Врач был уверен, что часа не про­живет, а он еще 12 часов бо­ролся со смертью… До утра с ним сидела… Всего 18 лет… на рассвете просыпа­юсь — глаза его вижу… Он меня мамой звал…. Если бы я тогда уже не была инже­нером, то стала бы только врачом.

— Когда я сражался в Лат­вии, — стал говорить Антон Ким, — командиром нашего полка был кореец майор Па­вел Ким, 1909 года рождения. В одном из тяжелых боев он погиб. Да, еще в вагоне, ког­да возвращался из Герма­нии, с нами ехал капитан саперных войск Александр Гри­горьевич Хван, 1909 года рождения, родом из Хокхо-у (Корсаковка) на Суйфуне (Чупхун). Еще до войны он окончил в Ленинграде воен­но-инженерное училище, а в войну преподавал саперное дело в саратовском училище. В конце 1943 года его по­слали, наконец, на передо­вую. С 1941 года 8 рапортов написал, пока не удовлетво­рили его просьбу. Едва не погиб, когда переправу че­рез Одер строили… Очень храбрый человек. Награжден двумя орденами «Красной Звезды»[3].

Капитан Хван, — продолжал Антон, — рассказал мне о дру­гом корейце, генерал-майоре Федоре Ивановиче Ким (ко­рейское имя Ким Джун). Это довольно известный в Крас­ной Армии военачальник. В годы гражданской войны Ким Джун дрался за установление советской власти на Дальнем Востоке. В середине 20-х он преподавал тактику в Киевс­ком военном училище, где учились иностранцы. Ким Джун, кроме русского и корейского языков, великолеп­но владел еще и китайским. Война застала его в Саратове, где он в звании полковника работал заместителем на­чальника Военного училища. В начале 1944 года его на­правили на фронт. Там ему присвоили звание генерал-майора. Он был начальником штаба дивизии. В одном из сражений генерал-майор Ким Джун погиб.

— Жалко, такой человек по­гиб, — вмешался Петр Пак, —  я тоже о нем слышал… Вероятно, из всех корейцев, кто воевал на этой войне, он один носил звание генерал-майора.

— В Москве у нас в госпита­ле лечился Петр Иванович Цой, подполковник. Вскоре он снова ушел на фронт, — произнесла Ким Енхи.

— Откуда он? — спросил Григорий Ким.

— Я его хорошо знаю. Он мой земляк, — сказал Антон. Родился и вырос в Даджон джэ (Синельниково) на Суй­фуне. В 20-х гг. по комсо­мольской путевке учился в Военной школе, по ее окон­чании служил командиром кавалерийской роты. Неза­долго до войны он окончил танковое училище и коман­довал батальоном.

— Слышала, что некоторые наши москвичи-корейцы участвовали в защите осажденного Ленинграда в 1941-1942 гг. Одного из них я не­давно видела здесь, в Моск­ве. Его зовут Ким Кильсон, —  сказала Инсун Цой. — До войны он учился в Москве в ФЗУ, затем работал на ма­шиностроительном заводе. В 1941 Ким Кильсон ушел на фронт добровольцем…

— Защищая Ленинград, по­гиб первый среди корейцев кандидат филологических наук, москвич, коммунист Ким Тхэхен, — сообщил Сер­гей Иванович.

— Что вы о нем знаете? — спросила Нина, — я много слы­шала о нем еще до войны.

— Ким Тхэхен учился в Ко­рейском педтехникуме, по­том здесь, в Москве. Он и его жена Ан были аспирантами Института национальностей. В 1939 году блестяще защитил кандидатскую диссертацию в Ленинграде на тему проис­хождения корейской письмен­ности. Перед войной работал в Академии наук СССР по со­ставлению корейско-русского и русско-корейского слова­рей. К сожалению, — про­должал Сергей Иванович, — ему не удалось завершить эту большую и нужную работу. В первые дни войны Ким Тхэ­хен добровольно вступил в народное ополчение. Вскоре командование назначило его комиссаром батальона. Лич­ным примером комиссар Ким Тхэхен вдохновлял сол­дат на подвиги, но в одном из сражений он героически погиб. Его жена не смогла перенести утрату. У нее на­чалось расстройство нервной системы, и сейчас она находится в больнице. У них ма­лолетняя дочь, которую вос­питывает одна добрая русская семья.

— Сергей Иванович, вы по­ведали нам тяжелую исто­рию… Война принесла мно­го горя всем советским лю­дям, — сказала Нина.

 

Корё ильбо. 2005. 8-24 апр., 6–20 мая.

[1] Борис Иванович Ан пропал без вести на фронте в 1942 г. в звании красноармейца.

[2] Так в тексте.

[3] Гвардии капитан Александр Григорьевич Хван (1909-1978) начал войну в апреле 1945 г. Награжден орденом Красной Звезды (27.05.1945).

 

материал с сайта Дмитрия Шина 

http://www.arirang.ru/